Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 210

Пожалуй, можно сказать, что в послепушкинской литературе каждое поколение русских писателей в той или иной форме говорило о своем неприятии Петербурга или даже о ненависти к нему. Но в то же время это не исключало тяги или даже любви к этому городу. У С. Надсона находим, казалось бы, неожиданное признание:

Да, только здесь, среди столичного смятенья,

Где что ни миг, то боль, где что ни шаг, то зло, — Звучат в моей груди призывы вдохновенья И творческий восторг сжимает мне чело.

А в стихотворении П. Якубовича «Сказочный город» (1883) есть такие строки о городе «мглы и тоски»:

Ах! любовью болезненно-страстной Я люблю этот город несчастный.

Любовь-ненависть к Петербургу чувствовал и сумел передать в своих стихах и Аполлон Григорьев. Москвич по рождению, он впервые попал в Петербург, когда ему было двадцать два года. Позднее поэт вспоминал: «…волею судеб, или, лучше сказать, неодолимою жаждою жизни, я перенесен в другой мир. Это мир гоголевского Петербурга, Петербурга в эпоху его миражной оригинальности»[564].

«В <…> чаром и страшном образе явился Петербург <…> Аполлону Григорьеву, буйному, благородному и страждущему юноше с душою Дмитрия Карамазова», — так потом сказал в своей статье «Судьба Аполлона Григорьева» Александр Блок[565].

В 1840-е годы Григорьев написал несколько стихотворений о Петербурге, в которых на первом плане оказываются социальные и нрав ственные мотивы. Наибольший успех имело стихотворение «Город» («Да, я люблю его, громадный, гордый град…»), Белинский назвал его «прекрасным». Свою любовь к Петербургу поэт противопоставлял любви «других»:

Не здания его, не пышный блеск палат

                                           И не граниты вековые

Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой

                                           Я прозираю в нем иное —

Его страдание под ледяной корой,               Его страдание больное.

В творчестве Григорьева 1840-х годов сказалось увлечение идеями утопического социализма (он был связан с кружком М. В. Петрашевского)[566]. В ряде его стихотворений Петербург предстает как «гигант, больной гниеньем и развратом», «великолепный град рабов, казарм, борделей и рабов».

Аналогичные по пафосу стихи писали и петрашевцы, хотя никто из них не смог найти более убедительное и яркое художественное решение этой темы, чем Григорьев. Вот несколько строк из частично сохранившегося стихотворения петрашевца В. П. Катенева:

Прости, великий град Петра, Столица новая разврата.

Приют цепей и топора,

Мучений, ненависти, злата…[567]

В 1840-е годы создается значительная часть поэмы Николая Огарева «Юмор». В ней заметен опыт осмысления пушкинского «Медного всадника»: тема исторического Петра не сливается с темой «могучего великана», «огромного всадника», которого герой видит на площади. Глубоким лиризмом наполнены строки, посвященные Петру, его «домику»: