Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 209

По свидетельству В. А. Соллогуба, Лермонтов любил «чертить пером или даже кистью вид разъяренного моря, из-за которого поднималась оконечность Александровской колонны с венчающим ее ангелом»[559]. Картина потопа и гибели жестокого мира, изображение которого должно было ассоциироваться с Петербургом, нарисована в поэме В. С. Печерина «Торжество смерти».

В русле этой традиции было создано стихотворение М. Дмитриева. Море плещется там, где когда-то был город, о нем рассказывает мальчику старый рыбак:

Тут был город всем привольный

И над всеми господин, Ныне шпиль от колокольни Виден из моря один.

Город, слышно, был богатый

И нарядный, как жених; Да себе копил он злато,

А с сумой пускал других.

Гибель города объясняется Дмитриевым нравственной виной его строителя-богатыря:

Всё за то, что прочих братий

Брат богатый позабыл,

Ни молитв их, ни проклятий

Он не слушал, ел да пил…

Резонанс, вызванный этим стихотворением, объясняется в какойто степени тем, что оно было написано в 1847 году, когда отмечалось 700-летие Москвы и когда вновь обострились споры о старой и новой столицах.

Поэтов различных общественных ориентаций объединяло убеждение, что жестокий, равнодушный к страданиям человека город должен поплатиться за содеянное им зло.

Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Петербургских записок 1836 года», «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.

Начиная с 40-х годов XIX века в русской литературе петербургская тема подавалась чаще всего в ее драматическом или даже трагическом развороте. Ведущим становится мотив страдания социально униженного человека. Десятки раз употреблявшееся политическое наименование «Северная Пальмира» постепенно приобретает иронический смысл. У Д. В. Григоровича в «Сне Карелина» (1887) это будет дано уже «в открытую»: «“Северная Пальмира”, как говорил когда-то столь преждевременно скончавшийся Булгарин»[560].

По-разному относились писатели 1840-х годов к Петербургу, поразному оценивали его роль в современной русской жизни, но их объединяло сознание исключительной важности этой темы[561]. Об этом постоянно пишет Белинский. Об этом категорично заявляет Герцен в очерке-памфлете «Москва и Петербург», который тогда широко распространялся в списках: «Говорить о настоящем России — значит говорить о Петербурге <…> который один живет и действует в уровень современным и своеземным потребностям на огромной части планеты, называемой Россией»[562].

Именно Белинский и Герцен в те годы заговорили о «странной» любви к Петербургу, любви, которая возникает вопреки логике и обыденному сознанию. «Задавленный тяжелыми сомнениями, — писал в своем очерке Герцен, — бродил я, бывало, по граниту его и был близок к отчаянию. Этими минутами я обязан Петербургу, и за них я полюбил его». А Белинский в письме к В. П. Боткину (22 апреля 1847 года) сделал такое признание: «Я привык к Питеру, люблю его какою-то странною любовью за многое даже такое, за что бы нечего любить его»[563].