Читать «XV легион. Последний путь Владимира Мономаха» онлайн - страница 68

Император, видимо, волновался, слова у него путались, и все стояли перед господином, опустив глаза, не смея взглянуть на него.

– Ступайте! Гельвий и Макрин, вы останетесь со мною и составите протокол воинского собрания.

Снаружи уже стояла черная южная ночь. Военачальники спустились с холма и направились к лагерю, где горели костры.

Цессий Лонг сказал Корнелину, когда они остались вдвоем:

– Не знаю, что из этого выйдет. Все сделано наспех, ничего не приготовлено: ни плоты, ни барки.

– Будем надеяться на внезапность нападения.

– Во всяком случае зайдем ко мне в шатер. Надо выпить по чаше вина по случаю похода.

– Аций, – обратился он к префекту, – собери всех трибунов и явись сам.

В шатре Цессия Лонга, кто на шкуре, кто на ковре, расположились легионные трибуны: седой Никифор, Валентин Проб, Вадобан, Клавдий Тивериан, Аций и другие, а также центурионы первой когорты, по большей части германцы с римскими именами. На земле стояли амфоры с вином. Каждый, кто хотел, мог наливать себе сам. В шатре было тесно, шумно, все говорили возбужденными голосами, много пили, поднимали чаши за здравие императора, рассказывали скабрезные истории, в которых особенно отличался Вадобан.

Корнелин пил мало, больше обонял вино, вдыхая его древний терпкий запах. Одна из тех книг, с которыми он никогда не расставался, был трактат Марка Аврелия «К самому себе». Подражая великому стоику, Корнелин был воздержан во всем, в пище и в питье, вызывая насмешки товарищей, которые никак не могли понять, как это можно трибуну не пить испанского вина, не ходить в лупанары, не обжираться на пирушках свининой или фазанами. Зато врач Александр, ученик Галена, по крайней мере, прилежно штудировавший книги великого медика, уважал трибуна за его выдержку и дарил его своей дружбой. Среди этих солдафонов, распутников, пьяниц, педерастов и сребролюбцев, хотя сплошь и рядом очень смелых людей и внушительных мужей в строю, Корнелин был единственным человеком, с которым Александр мог говорить об интересующих его вещах. Жалея, что трибун не читает философских сочинений, он пытался приохотить его к Платону, но не имел успеха. Корнелин взял «Фелона» и «Пир», держал у себя месяцы, честно прочел все до последнего слова, просил иногда разъяснений, а возвращая книги, сказал, что все это только прекрасная болтовня. Но Александру нравился этот мужественный ум, который отказывался верить во что бы то ни было среди грубых солдатских суеверий и рассказов о чудесных спасениях на поле битвы, о превращениях, об исполнившихся гаданиях; о вещих гороскопах и снах, которыми забавляли себя товарищи трибуна. Бросая на походный алтарь перед когортой несколько зерен фимиама, Корнелин лишь исполнял древний обычай, нужный еще для суеверных и простодушных солдатских сердец.

Зубчатые стены Арбелы поднимались и опускались по отрогам адиабенских гор. Через каждые сто шагов возвышалась четырехугольная башня с бойницами. Снабженная огромными запасами зерна, фуража и военными припасами, занимаемая отборным гарнизоном, так как в крепости находились гробницы парфянских царей, Арбела могла выдержать длительную осаду и не бояться штурмов. Во время последней гражданской войны, когда Септимий Север разбил в Каппадокии легионы своего противника Песценния Нигера, провозгласившие последнего августом Востока, сподвижники мятежа, опасаясь расправы мстительного и жестокого Севера, бежали в Парфию. Многие римские трибуны, антиохийские математики, архитекторы, ремесленники и легионарии принуждены были поступить на парфянскую службу, строить для варваров военные машины, дома, корабли, дороги и мосты. Другие влачили жалкое существование в качестве бродячих торговцев, погонщиков и даже рабов. Наконец, были такие, что просили у дверей и на базарах кусок хлеба, и псы разрывали в лохмотья их жалкие хламиды. Зато некоторые презрели гордость римского имени, отреклись от республики, сняли тогу, надели парфянские штаны, изучили язык врагов Рима и заняли привилегированное положение в распадающемся царстве арзасидов. Римляне знали, что сатрапом крепости и прилегающих к ней областей был римлянин, некто Кней Маммий, последний отпрыск патрицианской фамилии, давшей некогда Риму консулов и триумфаторов. Едва ли он захотел бы вступить в тайные переговоры с сыном Септимия Севера. А об этом можно было только пожалеть, ибо римское золото в размере нескольких талантов могло бы весьма сильно поколебать неприступность арбелских башен. Но в глубине своей воспаленной души Каракалла даже предпочитал лавры и грохот штурмов. Итак, дело должны были решить катапульты и легионы.