Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 90
Administrator
Отрекается и Ахматова: "замыкает слух", замыкает уста. "
Цветаевой нет гармонии и нет чувства предела. Она все равно обречена
участвовать. Даже когда величие оборачивается гримасой: Война, война! - Кажденья у киотов
И стрекот шпор.
Но нету дела мне до царских счетов.
Народных ссор.
На кажется-надтреснутом канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.
Вот эти-то тайные "луны" и не дают ей "замкнуть" уста и вежды, и
заставляют плясать на опасном канате.
Ахматова, "закрыв лицо", умоляет бога "до первой битвы умертвить" ее.
Цветаева, открыв лицо, впитывает, вбирает, переживает, пережигает в себе
все то, от чего только что пыталась отвернуться:
Белое солнце и низкие, низкие тучи,
Вдоль огородов - за белой стеною - погост,
И на песке вереницы соломенных чучел
Под перекладинами в человеческий рост.
Чем прогневили тебя эти серые хаты,
Господи! - и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...
- Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
О чернобровых красавицах. - Ох, и поют же
Нынче солдаты! О господи, боже ты мой...
О господи, какое же это цветаевское: умереть, но жить! Жить, но умереть.
Надо жить. Надо ждать. Муж на фронте. Цветаева сама теперь - солдатка.
Вернее, офицерская жена. Сергей Эфрон в армии. Где-то за Полоцком, где-то
под деревней Друйка... Возит раненых (медбрат), потом, по логике офицерской
чести, оказывается под знаменами генерала Корнилова. Ледяной поход - Крым -
бегство - Галиполи - эмиграция. Где и находит его в 1921 году Эренбург. И куда
Цветаева решает ехать - к мужу - верной женой.
У жены есть верность, но нет - "политической позиции ".
Как?! А бесконечные политические жесты в стихах? И "вселенский" салют
Страница 108
Керенскому: "гряди, жених!" И отходная Николаю: "Помянет потомство еще не
раз византийское вероломство Ваших ясных глаз"... И это, реваншистски-
"контрреволюционное": "Настежь, настежь, царские врата! Сгасла, схлынула
чернота..."
А это - не более истинно, чем мгновенный же восторг перед Луначарским.
Перед Маяковским. Перед Тихоновым, Асеевым, Тарковским... Перед любым, в
ком блеснет - невоплотимое. Оно так же мгновенно погаснет - ибо невоплотимо.
В "мире мер" бессмысленно искать воплощения безмерности. С этой точки
зрения: что Домострой, что Днепрострой - неважно.
Но с точки зрения Днепростроя, то есть с позиции советской, революционной, все это достаточно важно. И с точки зрения Домостроя, с
позиции эмигрантской, контрреволюционной, тоже важно. Для одних Цветаева
- неистребимо правая, для других - непоправимо левая. Ни те, ни эти не могут
поверить, что ей "все это" в конце концов НЕВАЖНО.
Французская полиция - может в это поверить. Начав допрашивать Цветаеву
как свидетельницу по делу Рейсса (Сергею Эфрону, по трагическому
недоразумению попавшему в Белую гвардию, это как раз оказывается очень
важно: Домострой или Днепрострой, и он начинает зарабатывать у красных
