Читать «Диспут с атеистом» онлайн - страница 34

Наука в понимании академика Рубинова «базируется на принципах признания материальности мира и объективности законов природы, независимых от чьей бы то ни было воли». Он полагает эти принципы антирелигиозными. Но мне не известен ни один православный богослов, отрицавший материальность материального мира. И хотя законы природы мы полагаем данными от Бога, но это тем более настраивает нас на серьезное отношение к их познанию — ибо в нем религиозный ученый видит не только свой научный, но и религиозный долг: познать заповедь своего Господа.

Ньютон полагал, что развиваемая им концепция Провидения как закона, управляющего природой и обществом, направлена против учения Гоббса и неоэпикурейцев о том, что все в природе есть результат случайных соединений движущихся частиц материи. Проповеднику Бейтли Ньютон писал: «Когда я создавал Трактат, я все время имел в виду такие принципы, которые приемлемы для верующего человека, и ничто не может обрадовать меня больше, нежели удостовериться в таковой их пригодности»^.

Химик Бойль видит религиозное приложение науки в привлечении разума исследователя для борьбы с чувственными страстями: «Кто может заставить малейшие случаи в собственной жизни и даже цветы своего сада читать ему лекции по этике и теологии, тот, мне кажется, вряд ли будет испытывать потребность бежать в таверну»^{. Аргументация понятна: с одной стороны, любой росток свидетельствует о разуме, создавшем его, с другой, исследователь за пестрым многообразием мира научается видеть его внутреннюю стройную законосообразность. Научившийся видеть законы в природе будет почитать и те законы, что вписаны в человеческом сердце, и, следуя им, идти путем заповедей и уклонения от греха. Естествоиспытатель просто исполняет совет ветхозаветной Книги Иова: Побеседуй с землей, и наставит тебя (Иов 12, 8).}

Механицистская картина мира (это и есть первая научная парадигма) создавалась из религиозных побуждений. Надо было изгнать из природы языческих духов, объяснить происходящее законами, источником которых является воля Творца, а не прихотями духов. И надо было для человека найти пример послушания. Ренессансный разгул страстей утишается на новоевропейских уроках математики и физики.

Рационализм этой поры исходит не из восхищения человеком, а из недоверия к нему, его органам чувств и его стереотипам. Значит, «не смех и буйство плоти средневекового карнавала, не ренессансный блеск красоты и стремление к славе, а глубокая внутренняя сосредоточенность, в тишине которой можно расслышать голос личной судьбы и смысла жизни, становится главной жизненной ориентацией. Возникновение механистической философии, становление экспериментального метода в науке и расцвет в XVII веке жанра натюрморта имеют одни и те же социальные корни. В натюрморте, с одной стороны, отказ от мирских радостей, а с другой — пристальный интерес ко всем подробностям мира. Для простого “любования” не нужно было убивать природу. Подобный же настрой на размышления о смерти создавали в XVII веке механические устройства. Если живая природа ассоциировалась с аффектами, свойственными поврежденной человеческой природе, то механические устройства — с полным контролем разума над собой и миром. Образ мира как часового механизма и образ Бога как часовщика воспринимались как душеспасительные. Парадоксально, но образ искусственной вещи, “мертвой природы”, механизма противопоставлялся протестантизмом XVII века явлениям живой природы как выражение высшей духовности в противоположность ветхой “душевности” »^.